Алеша Попович в поисках правды: К двадцатилетию «Брата 2»

1. Неловкая ухмылка, дешевый свитер и пистолет за пазухой – таков наш образ Брата, открывшего русский кинематограф 2000-х. Он изящно перевоплощается в безжалостного киллера в борьбе за Правду. Немного лубочный, он нам и близок, и далёк – все мы хотим перевоплотится в современного Алешу Поповича и пойти за тридевять земель на ратные подвиги. Вот только мужества на это хватило только Даниле – когда нечего терять, тогда не боишься ни Бога, ни чёрта, ни Америки.

Данила – идеально никакой в буквальном смысле: он настолько, аполитичный, безвременный и безрефлексийный, что может быть любым для любого зрителя. Он словно пластичная глина, из которой по ходу действия изредка вылетают социальные или политические клише. Нет никаких личных целей, перспектив, страхов и фобий — нет ничего, что вынуждает человека загонять себя в привычную каждодневную колею и переформатировать свой социальный статус. Абсолютная Свобода превращается в русский Хаос силы, превосходящей всех и вся в своей мощи разрушения. Неслучайно при любых обстоятельствах выражение лица и манера поведения у Данилы останется неизменна – послушное орудие в руках Господа не имеет права на эмоциональные реакции.

2. Брутальный сюжет, харизма актеров, актуальный саундтрек – не только они стали слагаемыми успеха. Просто в фильме, наконец, прозвучало «наболевшее». То, о чём не принято было говорить ни тогда, ни сейчас, вдруг прорвалось сквозь угловатые и грубо прямые диалоги героев. От политического бессилия («Твоя родина две войны и Крым проср*ла» и «вы мне еще за Севастополь ответите») до политкорректного идиотизма («меня в школе учили, что в Африке живут негры»). Каждый из нас и сегодня может сформулировать внутри себя что-то похожее, да только фильмов таких сегодня на премьерных экранах страны более не увидишь.

3. «Наутилус Помпилиус» в наушниках Данилы Багрова – собственная органика Героя, выходящая далеко за пределы времени и мысли. Органика, под которую наши родители молчаливо наблюдали крушение махины СССР – емкие и безжалостные стихи Ильи Кормильцева чётко оформили эпоху в реальность и вывели русский рок на вершину музыкального переосмысления. А кто же русский человек среди этого смарада времени? Всё тот же «Данила» – падший ангел в своём безмерном одиночестве и потерянной самоидентичности, которому только «Бог и судья».

4. Впервые со времен военного кинематографа зритель четко сформулирует для себя ностальгическую формулу «патриотизма». Монолог о том, что «сила в правде» станет народной цитатой, а перечисление оружия от персонажа Константина Мурзенко протянет мост времени в виде «эха войны», которую русский человек для себя так и не закончил. Только враг теперь не по ту сторону фронта, а внутри тебя самого - если внезапно ты скатишься в пропасть «силы в деньгах» или в «rусских, не обманывающих дrуг дrуга». А где же наша Родина, сынки? «Сдал Горбачёв нашу Родину американцам» и пойдём мы отвоёвывать её всё в ту же Америку (в которой «всё просто так, кроме денег») с автоматом наперевес, как когда-то наши прадеды шли в Берлин. Суровая действительность русской ментальности состоит в простой формуле русского патриотизма: «мы – свои среди чужих». И за эту формулу «русские не сдаются» уже свыше тысячи лет!

5. И всё же не стоит так романтизировать картину. Предельно лубочный, пластмассовый мэйнстрим хоть и оставляет нас наедине с Данилой (ибо следим-то мы только за приключениями Алеши Поповича), но на самом деле рисует нам мир криминального социума «братков» и их впечатляюще примитивных способов восприятия, столь характерных для нынешнего размытого и нравственно упаднического состояния общества. Балабанов в формате так любимого всеми нами русского аттракциона, полностью отстранившись от происходящего, демонстрирует нам русскую действительность (хорошо позабытую, но никуда не девшуюся): утратив всякие возможные психологические мотивировки, мы превратились в зрителей чистейшего фарса, за которым можно следить весело и расслабленно – сопереживать здесь давно некому и незачем.

Перефразируя выражение Ювенала, использованное им для определения потребностей римского народа, скажем так: «Хлеба, Зрелищ и Войны!» В контексте этих смыслов за тысячу лет мало что изменилось: всё тот же хлеб, всё та же экзистенциальная война, всё тот же гладиатор Данила, несущий зрелище соотечественникам.