Павел Урсул: «Классный театральный режиссер, который ставит интересные спектакли»

Большой зал Московского Театра Луны 7 июня 2022 года приглашает ценителей сценического искусства на очередной показ спектакля «Рубиновый вторник». В начале апреля артисты, занятые в постановке, предстали перед зрителем в двухсотый раз.

Что скрывает в себе притча в стиле ритм-н-блюз по роману Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки»? О становлении в профессии и мистике, таланте и горделивости, терпении и свободе, о трудоемком процессе рождения новой постановки сегодня рассуждает автор сценической версии и музыкального оформления спектакля Павел Александрович Урсул. Насколько актуальна заложенная тема и что в человеческой жизни означает любовь? Поговорим о зрителе и нынешнем положении театрального искусства.

П. КОРОЛЕВ: Здравствуйте, Павел Александрович. Начать хочется с того, что на странице Википедии о вас мы можем прочитать: «Павел Урсул – российский театральный режиссер, актер и режиссер дубляжа. Имеет статус культового режиссера современного театра. Он известен резонансными и провокационными постановками». Что в вашем понимании означает «культовый»? Как бы вы самостоятельно охарактеризовали себя?

П. УРСУЛ: Я понимаю, что культовый режиссер популярен в какой-то узкой среде. В моем сознании, такой режиссер имеет своеобразный почерк, что неплохо. Ведь что такое культ? Это некий стереотип, ярлычок. Естественно, я не отвечаю за тот ярлык, который кто-то на меня повесил. Если же просто рассуждать о нем, то это говорит о том, что люди воспринимают мои спектакли непохожими на чьи-то другие. Они отличаются, может быть, провокационностью или своеобразными темами. А ощущаю ли я сам себя культовым режиссером? Конечно же, нет. Охарактеризовал бы себя так: Павел Урсул – классный театральный режиссер, который ставит интересные спектакли.

П. КОРОЛЕВ: Касаемо профессии. Известно, что по первому полученному образованию вы являетесь актером. Однако же впоследствии решили посвятить свою жизнь непосредственно режиссуре. Когда вы поняли, что искусство театра – это ваше, что вы будете жить театром?

П. УРСУЛ: Я сразу хотел быть режиссером. У нас в Днепропетровском театральном училище (первое образование, а второе – ЛГИТМиК) режиссерского факультета не было, а действовал только актерский. И я, будучи еще домашним, подумал, что никуда от мамы не поеду. Ведь все рядом! Ну, выучусь я на актера, а сам пока буду ставить спектакли. Кто же мне помешает? Тем более я уже работал в театре за год до поступления, когда после армии, гуляя с девушкой, в шутку устроился радистом. На проходной отправили меня в кабинет директора. Спрашиваю: «Вам радист нужен? Я им был в армии». А мне в ответ: «Нет, нам другой радист нужен! Магнитофон умеешь включать? Сто двадцать рублей устраивает? Сможешь через неделю выйти на работу? Ну, тогда ты принят!». А спустя полгода перевели на свет, когда я подумал, что театр уже весь изучил. Музыка, цеха, фонограммы… Сейчас выучу актерство и смогу быть режиссером!

П. КОРОЛЕВ: То есть, уже познакомившись с театральным жанром изнутри, вы по-прежнему хотели заниматься именно режиссурой?

П. УРСУЛ: Да. Впервые почувствовал желание стать режиссером в армии, ведь было много свободного времени. Удалось прочесть полное собрание сочинений Достоевского. Когда еще был салабоном и отслужил несколько месяцев, я взял в библиотеке книжку «Идиот» и спрятал ее за пазуху под гимнастерку. Замполит подумал, что я утаиваю бутылку водки и здорово тогда удивился: «Урсул, ты и такие книги читаешь?! Тебе ведь восемнадцать лет! Такой солидный человек! А ходишь с расстегнутым воротничком…».

П. КОРОЛЕВ: Каков же был ваш первый поставленный самостоятельно спектакль?

П. УРСУЛ: Первый в жизни спектакль мне удалось поставить в пионерском лагере. Проиграл я в полуфинале в теннис, освободив себе время, и вдруг увидел, как отряд репетировал сказку «Принцесса на горошине» для конкурса «Приходи, сказка!» в летнем театре. А мне что делать? Скучно одному! Дали роль стражника с алебардой, встал возле трона короля. Но он все что-то мямлил. Я сказал: «Разве так можно? Говори властно! Ты же король!». Пионервожатая сразу: «Ну! Возьми у Паши алебарду! Паша, садись, ты теперь будешь королем!». Потом выходит принц, читает монолог по поводу того, как обошел полмира. Я говорю: «Ну разве же это принц? Надо ведь так…». И слышу: «Паша, иди, будешь принцем!». Тут показывается принцесса, которая по сюжету должна промокнуть с ног до головы, но явилась сухая. Я, зная уже про реплику Станиславского, говорю: «Не верю! Давай мы тебя водой обольем! Согласна? А почему нет молний, грома, туч? Можно закинуть на верхушку сцены шланги и включить воду! Пацаны, включайте и выключайте свет, залезайте на крышу и стучите ладонями! Будут молнии и гром». Спецэффекты тогда сделали уровня фильма «Титаник», и показал пятый отряд триумф. Взяли первое место, дали торт, конфеты, грамоту. Там и понял, что нужно мне быть режиссером.

П. КОРОЛЕВ: О трудоемком процессе рождения новой постановки вы говорите: «Спектакль – это ребенок. Нужно довести его до некоторой самостоятельности, а далее пусть живет своей жизнью, не надо вмешиваться! На первом этапе я договариваюсь с артистами так: «Смотрите, ребята, мы сейчас делаем спектакль, и вы мне не мешаете, потому что это моя творческая часть режиссера. Когда будете играть, не буду мешать вам я». Нет ли у вас опасения, что, отпуская работу в свободное плавание, возможно дать актерам уж слишком много свобод, которые в процессе изменят авторскую задумку?

П. УРСУЛ: Посмотрим на это философски. Что такое акт творчества? Это интимный акт, к которому посторонний не допущен. К примеру, Моцарт пишет «Реквием». Ведь он не сможет работать, если продавать билеты, а он сидит в это время за столом. Все мешает, следует побыть в удобных условиях. Так есть в любом виде искусства, кроме одного: театра, где посторонний допущен в святая святых, то есть к самому акту творчества. Но чьего? Драматурга? Режиссера? Нет, ведь творит в театре актер! А может ли быть творчество под диктатурой?

П. КОРОЛЕВ: Думается, что не может.

П. УРСУЛ: Это самый настоящий акт свободы. Поэтому я стараюсь изначально закладывать импровизационную природу существования в спектакли, то есть специально делать сцену по-разному. В конце концов, объясняю, почему мы делаем именно так, чтобы актеру стал понятен смысл. Тогда и нестрашно отпускать его в импровизацию, ведь артист знает свою цель. А если же я буду ходить Карабасом-Барабасом, то актеры в творчестве и ролях свободны не будут. Да, проходит около года, пока поправляю и смотрю спектакль, но наступает момент, когда я понимаю идеальность: актеры начинают меня удивлять. И радуюсь! Это то, чего я добивался! Импровизация, но в четко выстроенном коридоре, который не позволяет уйти в бессмыслицу.

П. КОРОЛЕВ: Кто же тогда главный во время спектакля? Актер или зритель в зале?

П. УРСУЛ: Кто творит? Актер! Значит, он главный. Но концепция любого спектакля лежит в зрительном зале. Мы показываем то, что зритель готов увидеть, то есть актер учитывает, какой у него зал. И что же тогда получается? Публика, конечно, главнее? С другой же стороны, она пришла смотреть на импровизирующих и свободно творящих в данный момент артистов. От вдохновения и получается удовольствие, ведь зритель, по большому счету, ходит на личности.

П. КОРОЛЕВ: Хорошо. Далее ваши слова: «В старших классах я еще размышлял, кем же мне стать. Была девушка-цыганка, она мне однажды погадала: «Кофе говорит, что через десять лет ты будешь в Москве знаменитым режиссером». Это был восемьдесят четвертый год. И ровно через десять лет у меня была первая постановка в Москве. Спектакль по роману Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки» назывался «Сатисфекшн». Можно сказать, что это современный «Рубиновый вторник»». Действительно ли вы допускаете высокую роль провидения в своей карьере? Приходилось еще когда-либо встречаться с подобной мистикой или редкой удачей?

П. УРСУЛ: И в жизни, и в карьере было очень много совпадений. Допустим, выбираю из трех кандидатов на главную роль какого-нибудь артиста. Фамилия одного – Песков. И тут я вдруг переезжаю на новый адрес… Это Малый Песковский переулок! На следующий день артист был утвержден, а я не ошибся. Если же говорить о поступлении в институт, то я ездил как в Москву, так и в Питер. Документы берут на третий тур, но оригинал возможно сдать только один раз. В какой-то момент я должен был принять решение, ведь думал: «А вдруг тут меня не возьмут? Или в Питере ничего не получится?». Тогда и решил погадать в Доме Книги на Новом Арбате, где взял наугад первое попавшееся издание. Открываю эту толстенную книгу посередине, тыкаю пальцем… Вот что я там читаю?

П. КОРОЛЕВ: Наверное, о каком-нибудь городе. Петербург или Москва?

П. УРСУЛ: Этого было бы мало! Тогда говорил бы о совпадении, а не о невероятной мистике. Причем тому оказались два свидетеля! Читаю в книге: «Урсул понимал, что ему надо ехать в Ленинград!». Оказывается, некий академик Урсул, математик из московской школы, в годы репрессий понял, что уезжать следовало именно в Питер… Друзья подумали, что я их тогда обманываю, но поехал в Ленинград, сдал документы и поступил! Или же другой случай. Развелся, сидим летом с друзьями. Говорю: «Я знаю, какой должна быть моя женщина! Максимум на пять лет младше меня, украинка, шатенка и доктор!». И 22 сентября, когда был праздник древнеславянской покровительницы всех влюбленных Лады, я вдруг знакомлюсь именно с такой шикарной женщиной. Мне она также рассказывала, что была у подмосковного ясновидящего, который сказал следующее: «У друзей ты скоро познакомишься с человеком необычным. Он творческий и вообще не из твоего круга! Главное, не откажи ему!». Так что Книга Судеб уже написана.

П. КОРОЛЕВ: Вполне возможно. Продолжая, однако, тему спектакля «Рубиновый вторник», вспомним об истории его создания. Вы говорите: «Сделал его со студентами ВГИКа на курсе Ромашина. Спектакль заметили, он победил на конкурсе. Был тогда фестиваль студенческих спектаклей СНГ, где Владимир Майсурадзе играл доктора Спиви. А потом позвонил и сказал: «Помнишь тот наш спектакль? Давай сыграем его в Театре Луны, только я буду Макмерфи!» И я согласился». В девяносто четвертом году на момент победы в конкурсе вам было лишь тридцать лет. Как удалось не возгордится своим успехом и продолжить работу?

П. УРСУЛ: У меня до этого уже было несколько спектаклей в Днепропетровске. Потом я стал учиться в Петербурге, начал «вращаться» среди артистов в Москве. Тогда понял, что никакой я не звезда. Во-первых, учился в школе Товстоногова и был пигмеем по сравнению с титанами и колоссами… Просто получился хороший спектакль. Чего там звездить? А работая с такими большими артистами, как Джигарханян, Шакуров, Казаков, понял, что все это вообще не про них. Пришел однажды на репетицию с Джигарханяном и говорю: «Понимаете, мне сложно будет командовать, делать какие-то замечания и поправки. Вам надо мне как-то помочь». А он отвечает: «Запросто! Называй меня Арменчиком! Понял? Молодец, что ты об этом сказал». А вот те, кто звездят, обычно и являются мелкими сошками, которые ничего из себя даже не представляют. Некоторые, может быть, и творили, но выходят в тираж, штампуются и делают одно и то же. Как ходячий мертвец, который играет сто одинаковых спектаклей и ролей… С такими стараюсь не работать никогда.

П. КОРОЛЕВ: Таковое решение вполне объяснимо. Не является секретом и тот факт, что американский писатель и драматург Кен Кизи написал роман «Пролетая над гнездом кукушки» в далеком 1962 году. Когда удалось познакомиться с произведением Кена Кизи, а также какое впечатление оно произвело на вас?

П. УРСУЛ: Я познакомился с ним в восемьдесят пятом году во время работы театральным радистом. Бывали на мюзикле для детей, который назывался так: «О чем поют светофоры?». Впоследствии уже ГАИ привез спектакль на месяц в Ригу, где мы его играли по школам. А это Советский Союз, культура финансировалась хорошо: гостиница в центре города, питание, суточные. И это же рижское ГАИ устраивало нам культурную программу, проводя в варьете, где пела еще неизвестная Лайма Вайкуле, а также в драматический театр на постановку «Пролетая над гнездом кукушки». Разрешали ставить прибалтам то, что нельзя было увидеть во всем Союзе! Так я и попал на спектакль, который меня потряс… Казалось, что он настолько про наши Советы, про правила, которые не дают личности развиваться! Просто крышу снесло! Когда я вернулся в Днепропетровск, то оказалось, что у нашего режиссера есть эта пьеса Дейла Вассермана, которую не купишь ни в одном сборнике. Это был самиздат… Долгие годы тогда потребовались на поиск своего видения, но, как показывает жизнь, у меня получилось.

П. КОРОЛЕВ: Выходит, что с произведением вы познакомились в восьмидесятые, но сама премьера спектакля «Рубиновый вторник» в Театре Луны состоялась лишь 1 апреля 2005 года. Как вы думаете, насколько российская публика была осведомлена о произведении, лежащем в основе постановки? Не боялись ли сложностей с адаптацией?

П. УРСУЛ: Во-первых, это очень знаменитое произведение, очень знаменитый и фильм. Я не боялся никакой сложности с адаптацией, хотя слово «бояться» здесь даже нельзя употреблять. Бояться невозможно! Основная же опасность и сейчас существует в том, что будут сравнивать с фильмом, ведь это шедевр. Но кино – совсем другое искусство, а требовалось найти такую театральную форму, которая за десять минут убрала бы у людей воспоминание о фильме. Если мы так подумаем, то он почти документальный, снимался в настоящем дурдоме, а половина артистов там – не артисты. Это был путь реализма, а я пошел в условность, обратившись совершенно в другую сторону.

П. КОРОЛЕВ: И что же было решено предпринять во избежание сравнения?

П. УРСУЛ: То, чего в произведении и в фильме не было, – это такая концепция, когда мы анализируем героя, у которого есть прошлая жизнь. Он – имманентный бунтарь и бабник, вернувшийся из тюрьмы… Здесь же я взял симпатичную медсестру, в которой главный герой не мог бы разглядеть Железного Феликса. Не женщина даже! Теперь, будучи от корней волос бабником, он вынужден подчиняться именно ей, устраивая бунт совсем не для того, чтобы спасти или вылечить ребят. Они ему безразличны, являясь лишь инструментом в укрощении строптивой. Но в этой борьбе герой и не замечает, как фигурки шахмат, которыми он играл, вдруг начали ломаться… Так, женщина уязвила его мужское самолюбие, чего нет в фильме и в произведении. Моя же идея не высосана из пальца, а логически обоснована. Она имеет право быть, поскольку базируется на характеристике героя и его прошлой жизни.

П. КОРОЛЕВ: Теперь же «Рубиновый вторник» с успехом идет на театральных подмостках вот уже на протяжении семнадцати лет. Начало апреля было отмечено двухсотой постановкой. По вашему мнению, изменился ли зритель за все то время, пока идет спектакль?

П. УРСУЛ: Да, конечно. Но о зрителе говорить сложно, лучше будет сказать об обществе. В 2005 году, когда мы делали постановку, было побольше так называемых гражданских свобод, хаоса и беспорядка, а власть казалась послабее. Однако чем больше она берет на себя функции цензуры, становится сильнее, тем жестче является в хорошем смысле порядок, тем актуальнее оказывается в нашей стране данный спектакль. Плюс на моем веку уже произошло так, что это произведение стало классикой, а ведь вначале виделось контркультурой. Как известно, в классическую литературу переходит только то, что затрагивает непроходящие глубины, со временем не меняющиеся… Вспоминается фраза Максима Горького, которого спросили о том, зачем нужна революция. Он ответил: «Для того, чтобы уменьшить количество революционеров». Так и получается по сюжету.

П. КОРОЛЕВ: Тогда должен ли быть театр политичен, по вашему мнению?

П. УРСУЛ: В Советском Союзе, так или иначе, был баланс. Например, ты поставишь спектакль про Ленина, а тебе за это можно делать «Пролетая над гнездом кукушки» в том же сезоне. Все же понимали, что на бездарные пьесы народ не будет ходить, если только в организованном порядке, как на парад, все не оцепить. В шесть вставать и идти в колоннах? Вместо сна или шашлыка? Я ведь помню это, поскольку сам был у мамы отмазкой, чтобы слинять… Однако был тогда в театре и пропагандистский элемент. Я считаю, что он должен быть.

П. КОРОЛЕВ: И сегодня тоже?

П. УРСУЛ: Конечно. Если театр государственный, то он точно должен хотя бы не унижать наше государство. То есть финансируемый им театр, поддерживающий западную пропаганду, не имеет права на существование, я считаю. С другой стороны, кондовая пропаганда, которая, к примеру, говорит о честности всех полицейских, – это ведь тоже неправда, имеющая зачастую обратный эффект или вообще не являющаяся популярной. Поэтому пропаганда как таковая, по моему мнению, в современном театре будет неэффективна, но русофобская – недопустима.

П. КОРОЛЕВ: Это понятно. Говоря же о профессии, а также взаимодействии постановщика и актеров, вы размышляете вот каким образом: «Самое сложное в профессии режиссера – это терпение и смирение, борьба с себялюбием окружающих людей, артистов. Несложно найти интересный материал, зажечь себя и придумать спектакль. Это делается быстро, но дальше ты сталкиваешься с эгоизмом артиста». Лично вы можете назвать себя терпеливым человеком?

П. УРСУЛ: Конечно! У каждого творца, согласно Дидро, есть какой-то инструмент: скрипка, палитра, краски… И он должен любить свой инструмент, ухаживать за ним, беречь как зеницу ока. Ведь от того, какая это скрипка, зависит результат искусства. Краска же артиста – это он сам, являющийся одновременно творцом и инструментом. Следовательно, должен и относиться к себе, как Паганини к скрипке Страдивари, должен себя обожать… Но это зачастую чревато возникновением нарциссизма. Например, артист думает так: «Я – уникальный человек! У меня отпечатки пальцев, каких ни у кого нет! Какой нос, какой голос! Я когда-то играл Гамлета? Нет! Значит, именно я должен быть в его роли!». Если у режиссера проблема заключается в трактовке, то у артиста проблемы снимаются моментально.

П. КОРОЛЕВ: Действительно, как в трактате Дидро.

П. УРСУЛ: Да. Чем лучше актер, тем больше он думает о том, что достаточно его нахождения на сцене вне зависимости от роли. Ты говоришь: «Подожди, этого недостаточно! Давай-ка лучше сделаем так! Ты себя должен изменить». То есть начинаешь «заражать» его некими идеями, которые артисты воспринимают не слишком хорошо, сложно идут на это. Ведь каков краеугольный камень, на котором зиждется данная профессия? Это вера в предлагаемые обстоятельства… А где ее много? Там, где мало знаний. Если я знаю, что гром и молнии отталкивают тучи, то я не верю в существование Зевса. Смирение здесь заключается в том, что я должен медленно и без применения силы подвести артиста к тому, чтобы он стал кем-то другим. То есть надо сделать так, чтобы твоя придумка стала придумкой артиста, ведь самая удачная мизансцена в театре есть та, которую вообразил сам актер. Задача в том, что вывести его к этому.

П. КОРОЛЕВ: Ясно, что терпение необходимо. Далее на официальном сайте Театра Луны мы читаем о спектакле: «В строго упорядоченный и замкнутый мир психиатрической больницы врывается бунтарь Макмерфи. Появление меняет судьбы людей, с которыми он сталкивается. Но сколь бы ни было велико стремление разорвать оковы – свобода оказывается всего лишь неосуществимой мечтой, заставляющей вечно стремиться к недосягаемому». А свободным человеком вы себя чувствуете?

П. УРСУЛ: Нет, конечно. Свободным человеком, если же брать творческие профессии, может быть, например, поэт. То есть тот, кто не зависит от огромного количества факторов. Режиссер зависит от бюджета, артистов… Какая свобода здесь? Компромиссов огромное количество!

П. КОРОЛЕВ: Значит ли это, что у вас есть особая доля ответственности?

П. УРСУЛ: И ответственности очень много, конечно. С другой стороны, я никогда не ставил пьесу, которая мне не нравилась… Ни за какие деньги! В выборе я свободен, ведь должно быть понятно, для чего ставлю пьесу, что хочу сказать не только людям, но и самому себе. Это в первую очередь. Чему же спектакль научит меня самого? Здесь есть свобода выбора, да.

П. КОРОЛЕВ: Тут стоит заметить, что вы является автором не только сценической версии и постановки, но и музыкального оформления «Рубинового вторника». Скажите, почему было решено вынести в название именование сингла группы The Rolling Stones 1966 года? С чем связан выбор композиций?

П. УРСУЛ: Весь спектакль – это музыка The Rolling Stones. Произведение Кизи ведь возникло в эпоху битников, но стало настольной книгой у хиппи. Плюс в названии присутствует что-то такое странное, допустим, гнездо кукушки. Это ведь нечто, чего не существует? Или вторник рубиновый… Это как? Вместе с тем мне требовалось подчеркнуть присутствие музыкального оформления The Rolling Stones в спектакле, чтобы привлечь и любителей этой популярной группы. Я сам с детства являюсь ее большим поклонником, поэтому имеет место не только явление одной культуры, но и маленькое признание в любви к музыке, отвечающей, как я сказал, бунту в психушке. Возьмем некоторые песни The Rolling Stones, а по настроению там будет такой же бесшабашный, грязный, осознанно не причесанный и хаотичный в чем-то рок. Пусть сейчас это уже классика, но в те годы, когда я рос, это была контркультура наша, а не «папиков» и так далее.

П. КОРОЛЕВ: Выходит, вам удалось добиться единства содержания и формы.

П. УРСУЛ: Так, если же мы возьмем тексты, то увидим сексистские, с точки зрения мужского шовинизма, песни. «Рубиновый вторник» как раз о том, как главный герой хочет покорить девушку, но она вновь неуловимо исчезает, как ртуть. Психоделическая какая-то! С одной стороны, это бунт в психушке, с другой же, попытка покорения Макмерфи мисс Крысчед. Лучшего соединения и не найти! К тому же, если спектакль будет называться «Рубиновый вторник», то в пояснении все равно пишется, что это постановка по произведению Кена Кизи. Однако я будто убиваю двух зайцев: даю ощущение, что это соединение с рок-музыкой, и мой спектакль не спутают, если кто-то еще поставит в Москве данное произведение. Кстати, тогда друзья дали мне электронную почту Кита Ричардса, которому я в шутку выслал советский плакат тридцатых годов с рекламой колбасы и высунутым языком, очень похожий на эмблему The Rolling Stones. Через час пришел ответ: «Очень интересно!». Я сразу стал писать дальше и попросил разрешения оформить музыкой группы свою постановку. Мне сказали: «Это очень интересно! Разрешаю…». Поэтому мы даже не платим авторские.

П. КОРОЛЕВ: Действительно поразительная история. На протяжении же всего спектакля красной нитью проходит идея, заключенная во фразе: «По крайней мере, я попытался, хотя бы попробовал!». Вне зависимости от собственного результата, не сдаваясь, мы можем подать пример другому. Вы сами часто следуете данному правилу?

П. УРСУЛ: Всю жизнь. Для меня, как говорил товарищ Сталин, попытка – не пытка. Если ты боишься, результат достигнут никогда не будет. Пробовать надо все! В искусстве же вообще проторенные тропки, где все готово, попросту никуда не приводят. Всегда нужно открывать свой велосипед и маленькую Америку. Причем, может, ничего и не получится, но ты хотя бы попробовал! Хотя бы в это верил! Если же начинаешь делать все на штампах, стереотипах, то это прямой путь в братскую могилу талантов. Я, к примеру, всегда пытаюсь делать следующий спектакль не таким, как прошлый, а кумир здесь, если брать среди режиссеров, – это Стенли Кубрик. Каждый его фильм снят как будто в новом жанре, но старые черты при этом сохраняются. Для режиссера ведь самое страшное – это войти в тираж, начать копировать самого себя. Еще в Древнем Китае, например, поэт, если добивался успеха, уходил в другую провинцию и менял имя. Иначе все ждут такого: «Ты ведь Тарантино? Значит, повсюду должна быть кровища!».

П. КОРОЛЕВ: В ходе сегодняшней беседы будто двумя линиями проходят темы как театра, так и кино. В отличие же от последнего, можно сказать, что театр представляется искусством сопричастности. Вот существуют зрители, а вот – актеры. На вопрос о том, желали ли вы снять когда-нибудь фильм, отвечаете: «Раньше хотел, но сейчас уже нет. Должен признаться, что я заядлый киноман, поклонник «золотой эпохи» Голливуда. Жить без него не могу!». Но почему вы все же отказались от идеи собственной картины на большом экране?

П. УРСУЛ: Пусть кино останется моей любовницей. Делать из него жену, свою профессию, столкнуться с кинопроизводством? Я ведь снялся в нескольких фильмах и увидел «кухню» процесса. Что такое работа режиссера в кино? Это ад. Ты можешь и на морозе работать, и на сквозняках с утра до вечера. По десять часов в ожидании света и грима? Сравним с работой режиссера в театре! Ты приходишь в теплое культурное помещение и на бархатных креслах работаешь максимум четыре часа, потому что больше мозг не выдерживает. Причем у меня часто бывает так, что сегодня сделал одно, а на следующий день уже решаю по-другому. В кино ведь подобным образом не сделаешь!

П. КОРОЛЕВ: Вновь вспоминая о студенческих годах и той девушке-цыганке, вы говорите: «Я ушел в армию и сказал ей: «Ты меня не жди! Я – шалопай необязательный, поэтому, если будет у тебя шанс выйти замуж, то выходи!» И вот вернулся, а у нее уже был молодой офицер. Мы встретились старыми друзьями». При этом три года назад в уже достаточно сознательном возрасте упоминаете: «В мире нет ничего важнее любви. Все остальное – ерунда. Любовь надо всегда ставить на первое место, беречь ее. Ничто не может служить оправданием бегства от любви, и нет ничего страшнее, чем предать ее». В какой момент своей жизни вы пришли к данному пониманию?

П. УРСУЛ: Тогда я не осознавал, что такое любовь. В молодом возрасте ведь можешь похоть выдавать за романтические чувства или говорить, что будешь любить одновременно двух или трех. Но не это любовь… Долгое время было такое понимание, что в любви мне должно быть хорошо: такая девушка нравится, с которой мне хорошо! А позже уже все понял. Если любишь человека, то должен сделать так, чтобы ему с тобой было хорошо! А он в ответ должен к тебе относиться точно так же. Предать этот божественный дар, плюнуть в дающую руку – большой грех… С той девушкой я поступил справедливо, когда сказал: «Не жди меня!». Четко говорил о том, кем являюсь, и оказался с ней честен. Мы расстались друзьями, что очень сложно... Сегодня ведь имеется огромное количество несчастных семей, которые существуют без любви. Смысл жизни друг с другом – это их общее материальное имущество и дети. Найти же половинку непросто, это чувствуется свыше. Предавая любовь, ты предаешь и сам себя.

П. КОРОЛЕВ: В завершение интервью будет несколько вопросов о сценическом искусстве. Думается, что актеры у нас в основном работают по системе Станиславского, которая является наиболее распространенной. Необходимо войти в изображаемый образ, что зачастую разнится с западными представлениями. По вашему мнению, не лучше было бы не переживать свою роль, а сыграть ее?

П. УРСУЛ: Система Станиславского строится на действии, то есть на том, что я хочу достичь определенной цели каким-нибудь способом. Есть сверхзадача, а герой, действуя, не играет. Дальнейший образ уже складывается из биографии, а переживания – это возникающий вследствие действия результат. Достиг того, чего хотел? Или нет? Переживаешь радость или огорчение. Но, взяв западную систему, допустим, Голливуд, мы обнаружим построение на той же самой системе Станиславского. Эта школа появилась в годы эмиграции, а такие артисты, как Марлон Брандо, Мерлин Монро, Пол Ньюман, воспитаны именно на ней. Разница же между Западом и нами в том, что у них есть предмет мимики. А дель арте, к примеру, свойственны несколько амплуа. У нас такого нет. Если ты действуешь в правильных обстоятельствах, то не думаешь о том, что происходит с твоим лицом.

П. КОРОЛЕВ: Действительно так. Известно к тому же, что нашей стране свойственны театры, где актерский состав и коллектив остаются более или менее постоянными, в то время как на Западе данное явление – редкость. Пока пьеса идет, труппа существует, но только постановка перестанет идти, так она распадется. Репертуарных же театров почти нет. Что вы скажете об этом?

П. УРСУЛ: Наш репертуарный театр сейчас трещит по швам. Подразумевается ведь, что есть лидерство режиссера и его представления, артисты преданны, а соблазны отсутствуют. В наше время, когда существует столько антреприз и кино, репертуарный театр сталкивается с тем, что актер в нем служит, но прийти на репетицию не может. Вторая же опасность в том, что труппа ограничивает режиссера. Особенно это заметно в провинциальных театрах. Нет у тебя нужного артиста, значит, и некому играть! По большому счету, это и отсутствие режиссеров, готовых брать ответственность за труппу, ведь многие из них желают быть художниками и не хотят расставаться со свободой, соглашаясь на творческие компромиссы. Да, актриса может плохо играть роль, но ты по-человечески идешь ей навстречу… В западной системе такого нет, отсутствуют интриги и конкуренция, люди распределены и заняты делом. Но говорить о том, что репертуарного театра быть не должно, нельзя. Не в той лишь степени, что сейчас есть у нас.

П. КОРОЛЕВ: В прошлом веке с появлением кинозалов и телевидения многие стали говорить о вырождении театра и его скором исчезновении. С развитием Интернета данная полемика лишь набирает обороты, а поход в театр для обывателя представляется событием элитарным. Как вы думаете, разговоры о сегодняшнем упадке театрального искусства имеют место быть?

П. УРСУЛ: Не имеют. Я был на фестивале «Амурская осень», который состоит из просмотра фильмов и спектаклей. На составляющей кино было примерно полсотни человек в зале на пятьсот мест, а в театре люди сидели на ступеньках в многотысячном зале. Это кризис театра?

П. КОРОЛЕВ: Нет, наоборот.

П. УРСУЛ: Верно. А посмотрим сейчас по Москве. В кинотеатры приходишь, а залы почти все пустуют. Почему? Потому что это можно, по большому счету, посмотреть через месяц у себя дома. Удобно и бесплатно! А театр – это и платья, и буфет, и компания. То есть светское мероприятие, куда ты не просто пришел что-то посмотреть, но и показываешь себя. Это место, где в красивых фойе встречаются прекрасные люди, а также хороший выбор для свиданий. Кстати, существуют исследования, что энергия единения всех на хорошем спектакле является лечебной. Это профилактика огромного количества заболеваний!

П. КОРОЛЕВ: Какие же напутствия вы могли бы в настоящий момент дать молодым людям, которые интересуются театром или видят в данном виде искусства дело всей своей жизни?

П. УРСУЛ: Идите в эту профессию, только если знаете, что вы без нее жить не можете, ведь это занятие очень жестокое, одно из самых конкурентных. Профессия сложная, требующая большой самоотдачи. Возможно делать многое, но не получить успеха, поскольку никому он не гарантирован. То попросту не повезет, то не случится даже у самых талантливых. Идите, если вам это легко дается! Бывает, что участвуешь в самодеятельности, но чувствуешь, что не устаешь и после четырех часов. Поступайте, как говорил Макмерфи, то есть пытайтесь делать что-то свое! Найти собственное лицо в театре можно благодаря современным авторам, поскольку это наша эпоха, а мы здесь чувствуем свободу. Потом уже можно и в классику пойти!

19 апреля 2022 года

Беседовал: Павел Королев

Фотографии предоставлены: Пресс-служба Московского Театра Луны